Все знают, что Пифагор был ученым и, в частности, автором знаменитой теоремы. А то, что он был еще и блестящим музыкантом, известно не так широко. Сочетание этих дарований позволило Пифагору первым догадаться о существовании природного звукоряда. Но надо было еще доказать это. Пифагор построил для своих экспериментов полуинструмент, полуприбор — монохорд.
Монохорд
Это был продолговатый ящик с натянутой поверх него струной. Под струной, на верхней крышке ящика, Пифагор расчертил шкалу, чтобы удобнее было зрительно делить струну на части. Множество опытов проделал Пифагор с монохордом и в конце концов описал математически поведение звучащей струны. Опыты Пифагора легли в основу науки, которую мы называем сейчас музыкальной акустикой.
Изобретал ли Пифагор монохорд заново? Наверное, нет. Струна была известна человеку задолго до Пифагора. Деревянный резонатор для усиления звука струны тоже не был новинкой для ученого — вспомним хотя бы лютню, бытовавшую еще в Вавилоне. Пифагор лишь скомпоновал известные вещи так, как ему было удобно для опытов. К качеству звука на этом приборе он вроде бы не стремился, поэтому резонатор достаточно было выполнить в виде простого продолговатого ящика. И играть на монохорде Пифагор не собирался, для этого были другие инструменты, а для опытов одной струны ему вполне хватало.
Вряд ли мог предположить Пифагор, что сконструированный им прибор все-таки станет музыкальным инструментом. Простым, с очень небольшими возможностями, но инструментом. В средние века монохорд получил довольно широкое распространение.
Правда, внешне это был уже не тот монохорд. Ящик стал плоским, его делали таким для того, чтобы во время игры было удобнее держать инструмент на коленях. Дерево для ящика стали подбирать придирчивее, стремясь к красоте звука. И, что самое главное, постепенно прибавляли струны — их стало две, потом три, четыре. Хотя прежнее название инструмента — в переводе на русский «однострунник» — еще долго сохранялось. Но и с четырьмя струнами монохорд не стал еще полноценным инструментом, и музыкантам надоело мириться с его ограниченными возможностями. Что было делать? Только одно — еще и еще прибавлять струн. Но теперь как-то неудобно стало сохранять прежнее, наименование. Многострунный инструмент, разошедшийся по разным народам, у каждого из них получил собственное название. Например, у русских — гусли, у армян — канон, у карелов — кантеле. Все эти «инструменты сохранили основные черты далекого прародителя: ящик, а над ним струны. Ящик мог быть теперь уже не прямоугольным, а треугольным или трапециевидным, инструменты украшались инкрустацией и резьбой, струн стало значительно больше, но принцип монохорда остался.
Играли на этих инструментах по-разному. Чаще всего защипывали струны пальцами. Иногда на пальцы надевали специальные полукольца с металлическими перышками — плектры. Звук при игре плектрами получался громче. На некоторых инструментах играли деревянными молоточками или палочками, концы которых были обтянуты кожей. А к одному из подобных ящиков со струнами приспособили клавиатуру. Ее тоже не нужно было придумывать заново: она уже имелась у органа. Это нововведение стало вехой в истории музыки: родился новый инструмент, который и сам прожил яркую жизнь, и продолжил ее в клавесине и фортепиано.
Изобретение фортепиано
Обычно историю фортепиано выводят по такой простой схеме: клавикорд — клавесин — фортепиано. Но эта схема говорит больше о возрасте каждого из клавишеструнников. Действительно, раньше всех появился клавикорд, потом клавесин, а самый молодой инструмент — фортепиано. Однако если мы отбросим хронологию и примем во внимание устройство главного узла, который передает механическое движение с клавиши на струну, то убедимся, что предшественником фортепиано был не клавесин, а клавикорд. В клавикорде и фортепиано происходит удар по струне, а в клавесине струна защипывается. Правда, этот главный узел стал в фортепиано очень сложным, никак не похожим на тангент клавикорда, но принцип остался прежним — удар по струне. Поэтому классификация и клавикорда, и фортепиано выглядит так: струнно-клавишно-ударный инструмент. А клавесина — струнно-клавишно-щипковый. Схема первой фортепианной механики системы Шрётера — она была наиболее простой.
Изобретение фортепиано принято связывать с именем флорентийца Бартоломео Кристофори. Но не он один причастен к рождению фортепиано. Когда идея носится в воздухе, обычно ее воплощают почти одновременно и независимо друг от друга разные люди. Так случилось и с фортепиано. Во Франции Жан Мариус, в Германии Готлиб Шрётер предложили свои конструкции нового инструмента. Трудно с позиций нашего времени оценивать самые первые модели фортепиано. Первые инструменты были настолько несовершенными, что о немедленном и безоговорочном их признании не могло быть и речи. Жан Мариус, например, не предусмотрел глушители для струн, и во время игры их звучание сливалось в сплошной гул. У инструмента Шрётера все было наоборот: струны заглушались так быстро после удара, что певучая мелодия не получалась. Поэтому инструмент Кристофори и оказался более удачным если не сам по себе, то хотя бы в сравнении с другими. А кроме того, он был продемонстрирован публике раньше, чем инструменты Мариуса и Шрётера.
Бартоломео Кристофори работал хранителем и реставратором музея музыкальных инструментов во дворце флорентийского герцога Медичи. Однажды гостям герцога объявили, что их ожидает сюрприз. Изобретенное Кристофори фортепиано и было тем сюрпризом. Но ожидаемой радости не получилось. Фортепиано гостям не понравилось — его звучание показалось чересчур грубым по сравнению с клавикордом и клавесином. Вряд ли кто-нибудь из гостей мог предположить, что присутствует при рождении инструмента, которому уготовано столь блестящее будущее. Но не будем обвинять вельможных визитеров герцога в недальновидности и отсутствии вкуса. Звучание первого фортепиано, продемонстрированного в 1709 году, действительно было грубым. То, что инструмент стал способен даже в одной музыкальной фразе издавать то очень тихие, то громкие звуки, не спасало дела: сами звуки были маловыразительными и плохо складывались в музыку. Поэтому в Италии эксперимент так и остался экспериментом, несмотря на то что одна из газет подробно рассказала о Кристофори и его изобретении. Фортепиано было забыто здесь на многие десятилетия, да и потом с большим трудом обретало популярность.
Больше повезло новому инструменту в Германии. Музыкальный мастер Готфрид Зильберман, державший в Дрездене клавесинную фабрику, наладил производство фортепиано, усовершенствованных и им самим, и его фабричными работниками. Эти инструменты звучали уже лучше первых моделей, но до более или менее приемлемых им было еще далеко. Многие композиторы и исполнители того времени отзывались о фортепиано неодобрительно. Зильберман показывал один из своих инструментов Иоганну Себастьяну Баху, но ожидаемой похвалы не получил. Бах откровенно сказал, что фортепиано звучит грубо и примитивно. Правда, через двадцать лет Зильберман вновь продемонстрировал фортепиано Баху, постаравшись выбрать при этом лучшие образцы, и великий маэстро на сей раз высказался значительно более мягко, но трудно судить сейчас, был ли он искренен или просто не хотел вторично огорчать Зильбермана. Тем не менее, фортепиано мало-помалу прокладывало себе дорогу к признанию. Долгой была эта дорога: почти сто лет фортепиано не могло конкурировать ни с клавикордом, ни с клавесином.
Но давайте последовательно проследим историю нового типа клавишеструнника.
Принципиальная новизна фортепиано заключалась в том, что по струне ударял молоточек, связанный с клавишей. Забывать о клавише нельзя, потому что просто удар молоточком по струнам был известен и раньше — так играли, например, на цимбалах. Музыкант держал в каждой руке по молоточку и ударял ими по струнам, натянутым над деревянным резонатором. Понятно, что цимбалист способен был извлечь одновременно лишь два звука, а музыкант, играющий на фортепиано, мог оперировать уже не просто двумя руками, а десятью пальцами, как и на других клавишных инструментах.
Молоточек был связан с клавишей не так жестко, как тангент в клавикорде или стойка с перышком в клавесине. Между клавишей и молоточком были еще детали-посредники. Поэтому после нажатия на клавишу молоточек ударял о струну и отскакивал сам, не дожидаясь, пока клавиша будет отпущена. Причем сила удара о струну зависела от того, насколько мягко или энергично нажималась клавиша. Эта новизна очень значительна — именно она дала жизнь фортепиано. Все остальное — корпус, рама, струны, колки, дека — было заимствовано у клавесина, во всяком случае на первых порах.
А дальше, примерно до середины истории фортепиано, шла «борьба за качество» — в данном случае за качество звука. Поначалу много экспериментировали со струнами — считали, что звучание инструмента можно смягчить, сделать более благородным, если правильно подобрать струны. Эксперименты в этом направлении не принесли заметных успехов, струны остались в основном такими же, какими были и в клавесине. Тогда решили, что звучание станет более полным, насыщенным, мощным, если увеличить натяжение струн. Но в старых конструкциях фортепиано нельзя было сильно натягивать струны, потому что деревянная рама, на которой они держались, начинала коробиться и даже ломалась. Стали укреплять раму железными ребрами, но все равно жесткость оставалась недостаточной. И тогда попробовали отлить раму целиком из чугуна. Результаты сказались сразу же: сильно натянутые на чугунной раме струны зазвучали гораздо лучше, хотя некоторая грубость все же оставалась и теперь. Чугунная рама появилась в фортепиано в 1825 году — приблизительно в середине его истории. И тут надо сказать, что это время было особенно насыщено усовершенствованиями.
Француз Себастьян Эрар дополнил молоточковый механизм так называемым репетиционным (то есть повторяющим) устройством. До этого нововведения приходилось отпускать клавишу до конца, чтобы она подготовилась к новому удару, поэтому брать подряд быстрые короткие звуки одной высоты не удавалось. Репетиционное устройство при нажатой клавише не возвращало молоточек на свое место, а удерживало вблизи струны, и теперь можно было, чуть отпустив палец, нажать клавишу снова. Музыканту стали доступны очень быстрые повторные звуки. И только когда клавиша отпускалась до конца, молоточек возвращался на свое прежнее место.
Прошло каких-нибудь двадцать лет — и вновь серьезное усовершенствование. Деревянный молоточек раньше обтягивался лосиной кожей, а теперь его обтянули фильцем — высококачественной разновидностью технического войлока. Тембр звука стал значительно мягче.
И наконец, еще через полтора десятка лет обнаружили, что если струны натягивать не строго параллельно друг другу, а так, чтобы они чуть расходились от того места, где расположены молоточки, к заднему краю инструмента, звук получается лучше. Одновременно было внедрено и такое нововведение: струны легли не в одной плоскости, а в двух. Басовые пошли от левой части молоточкового механизма к заднему правому углу инструмента, а тонкие расположились перекрестно к басовым и шли под ними — от правой части механизма к заднему левому углу. От этого улучшился резонанс деки.
Вот теперь это было то фортепиано, которое мы знаем: с сильным, полным, благородным звучанием. Усовершенствования продолжались и дальше, но они были уже не столь принципиальными, хотя, конечно же, тоже улучшали звук. Так инструмент, который поначалу был отвергнут как грубый и примитивный, обрел право на жизнь. Теперь уже трудно представить себе классическое музыкальное богатство без фортепианных сонат Бетховена, например, или всей фортепианной музыки Шопена — вальсов, мазурок, баллад, этюдов. Чувствую, здесь кое-кто из вас скептически улыбнулся. Не все любят фортепиано. И чаще всего потому, что не слышали настоящего звучания этого инструмента.
Попытаюсь объяснить, в чем дело.
Каждый звук фортепиано отчетливо делится на две части: начало в момент удара молоточка по струне и продолжение после удара, когда струна звучит сама по себе. Причем начало звука всегда получается намного более громким, чем продолжение. Можно, конечно, взять тихий звук, но в этом случае продолжение звука будет еще тише. И вот этих продолжений мы очень часто не слышим вообще, если слушаем фортепианное произведение по радиотрансляционному динамику, посредственному транзисторному приемнику или с пластинки, поставленной на проигрыватель невысокого качества. Певучие продолжения звуков «срезаются», остаются только начала, от этого меняется и сама музыка, она становится теперь стучащей, громыхающей. Любить такую музыку действительно очень трудно. В отличие от органа, который вообще не записывается полноценно ни на пластинку, ни на магнитофонную ленту, фортепиано можно слушать и с помощью радиоаппаратуры, но только хорошей, которая верно и без искажений передает все нюансы звучания.
Есть и другая причина нелюбви к фортепианной музыке — редкость хорошего исполнения. Слишком часто мы слышим домашнее музицирование, дилетантскую игру, и даже с профессиональной сцены не всегда звучит музыка в исполнении большого мастера. И тут вопрос не просто в «хуже — лучше», как можно было бы сказать об исполнении на многих других инструментах, а кое в чем более серьезном.
У фортепиано есть существенный недостаток, который не преодолен конструкторами до сих пор. Точнее, он непреодолим вообще, потому что, если вдруг от него удастся избавиться, родится уже совсем другой инструмент. Недостаток этот нам уже знаком — неуправляемость звука после нажатия клавиши. Молоточек ударил по струне, а дальше она звучит независимо от музыканта, он может только в нужный момент прекратить это звучание, а изменить его тембр и силу не может.
Однако если нельзя воздействовать на звук, когда он уже взят, то можно позаботиться о продолжении звука в момент его взятия. Один пианист, тонко управляя при ударе не только клавишей, но и педалями, заставляет струну и после удара звучать так, как ему хочется, а другой эти тонкости упускает. У первого пианиста продолжения звуков будут богаты разными оттенками, а когда нужно, и певучими, у второго же останутся однообразными. Это однообразие — частый спутник любительской игры на фортепиано, поэтому нельзя судить об инструменте, не услышав безукоризненного исполнения, и лучше всего — в концертном зале.